Евгений Москович, Хайфа

Посвящается всем тем, кто был там до,
А также всем тем, кто будет после...

Гул турбин "Боинга" киргизской национальной авиакомпании забивает сознание и отвлекает от мыслей о ней. Их навязчивый рой рассыпается, меркнет, но потом снова переходит в наступление. Сейчас, когда до встречи остались считанные дни, о ней невозможно не думать. Она-это единовластная повелительница огромной горной страны, против величия которой один только Хан осмеливается поднять свою гордую главу, она-это Победа. Гроза и предмет вожделенных мечтаний не одного поколения восходителей, больше сотни из которых уже заплатило жизнями за право стоять на её вершине. Как же так случилось, что после более чем десятилетней разлуки с горами, именно на неё устремлены у меня все помыслы, у меня , имеющего за плечами всего лишь опыт горной четвёрки, где-то там по Тaлгару, в тысяча девятсот чёрт знает каком году. Возможно, ближневосточное солнце замутило рассудок, возможно, многолетние скитания по аудиториям и лекционным залам политехнического искоренили остатки здравого смысла в моей голове. Но как уже многие из сынов человеческих до меня, положась на извечное "Или пан, или пропал", предпочитая не думать о втором варианте, я иду на Победу.

Бишкек встречает жарой, пустотой аэропорта и страшной дешевизной, если такое словосочетание вообще имеет право быть высказанным. Тут я должен встретить того, кто будет моим проводником, гидом, наставником и вообще Сталкером высогорья, а именно никто иной, как известный многим читателям Юра Ермачек. Обладатель Золотого ледоруба, эверестник, член сборной России по альпинизму. Это его объявление в нете зажгло огонёк "победного" сумашествия в мозгу и привело к самим её склонам (а в последствии и почти на саму её вершину, почти...). Хотя может быть идти с ним на самый суровый семитысячник бывшего Союза и не такое уж сумашествие, и это действительно под силу каждому... по крайней мере по классике. Сложно сказать, история нас рассудит и вынесет свой вердикт коммерческому альпинизму. Но для таких как я, заброшенных волей случая вдаль от кипящих жизнью альпинистский центров и страдающих многолетней неизлечимой "горной" болезнью, коммерческое восхождение представляется не такой уж плохой возможностью излечить свой недуг.

Взяв Юрин адрес в "Тянь-Шань тревел", еду на квартиру и обнаруживаю себя в неком обиталище, забитом под самый потолок рюкзаками, снарягой и ещё бог знает чем, принадлежащим, как позже выяснилось, членам спортивной команды Свердловской области, собирающимися на траверс Победы. Сами же данные члены в неимоверной тесноте, но не в обиде, пребывали там же, большей частью на карематах, постеленных на пол. Все как на подбор спортивные парни, предводительствуемые Сергеем Тимофеевым, с которым у меня тут же состоялось краткое знакомство. Чуть позже подтянулся Юра, весьма отдалённо напоминающий знаменитого альпиниста, но кто ж из нас не знает, насколько обманчиво первое впечатление. Решили с ним в 5 минут все финансовые дела и отправились всей толпой на поиски провианта. Осели в какой-то кафешке, выпили за знакомство. Юра взял гитару... и меня унесло потоком воспоминаний от столь давно неслышанных, но столь дорогих сердцу песен. На следующий день подъехал Данияр Муканов, с которым мне предстояло делить ночлег и все тяготы во время восхождения, и мы отбыли в Каракол. Переночевав там, пересели на вахтовку и двинули в направлении Майдоадыра.

Предстоящая встреча с высотой напрягает, ибо понятия не имею, как сейчас отреагирует мой организм, больше привыкший к сидению за компьютером, чем к тяжёлой работе в разряженной атмосфере. Вот будет стыд и срам, если свалюсь с горняшкой уже в базовом. Инстинктивно пытаюсь принюхаться к воздуху, как-будто в надежде уловить уменьшение кислорода. Пока ничего. За окном тянутся отроги Тянь-Шаня. Проезжаем горнообогати- тельный комбинат. Никаких признаков жизни, следы запустения и разрухи, очень напоминает мёртвую зону из "Пикника на обочине". Наконец приезжаем в лагерь, выгружаем барахло, заселяемся в палатки. Завешанные изнутри какими-то простынями, после тесноты перевалочных квартир они кажутся верхом удобства. От нечего делать, предлагаю Данияру слазить на соседний пупырь, сложенный из сыпухи (хочется убедиться, что хоть тут я ещё могу двигаться). Как и ожидалось, Данияр легко обходит меня и теряется впереди. Пока этот факт не особо меня смущает, знаю что он был в прошлом году на Хане, и вообще перворазрядник, хоть и тоже вернулся в альпинизм после десятилетнего перерыва. Поживём-увидим, не боги горшки обжигают, глаза бояться, руки (ноги) делают и т.д. Подобными поговорками пытаюсь себя успокоить. Вечером прибывают немцы и грузины с небезизвестным Бедзиной. После ужина-настоящая русская баня с купанием в резервуаре с ледяной водой. Для прожившего 11 лет в Израиле, удовольствие просто сказочное. Молю судьбу не посылать мне воспаление лёгких ещё до горы. Чаша сия благополучно проходит мимо. Наутро пребывает вертушка. Взвешиваем груз, забираемся в её зелёное брюхо и отлетаем в направлении базового. Проходим над ледником Иныльчек, постепенно набирая метраж. В иллюминаторах начинают вырастать снежные пики, вызывая чувство надвигающейся угрозы. Даёт почувствовать себя высота. Подлетаем. Зависли. Выскакиваем на ледник вдали от морены, по направлению к которой уходит вертак, вываливая там нашу загрузку. Бежим к желтеющим вдали палаткам, но 3800 метров базового быстро умеряют мой пыл. Двигаться тяжело, в башке шумит, но кажется что и этим тренированным мужикам не так уж легко скакать по леднику. Теплится надежда, что как-нибудь оклемаюсь и если буду телепаться в хвосте, то далеко не отстану. Сашка, командный врач, меряет давление и пульс. Аж 150 на 120 при оборотах в 110. Чувствуется, но к вечеру уже полегче. Оборудуем лагерь. Следующие два дня проходят в сиюминутных хлопотах обживания. Вылазим один раз на Звёздочку, другой раз под Хана. Вроде идётся. Впервые надел пластиковые ботинки, удобная, однако, штука. По ночам ворочаюсь в тонком синтепоновом спальнике, холодно, нахлобучиваю на себя все теплые вещи и поражаюсь долготерпению Данияра, ибо мои обороты вокруг своей оси, по меньшей мере 3 раза в минуту, точно замеряно. На гору обязательно нужно добыть пух.

Наконец приходит время выходить в акклиматизационный тур, по крайней мере до лагеря 6100. Догадываюсь, что Юра скептичен на мой счёт, но бог мне судья, он не догадывается, на сколько на собственный счёт скептичен я сам. Виду, конечно, не подаю, но морально готовлю себя к отступлению с минимальными потерями. Ставлю мысленно планку на 5800, по-моему неплохо для чайника, да ещё на Победе. Забиваю рюкзак всяким барахлом, включая две пары армейских штанов, несколько смен нижнего белья и тому подобной хренью. Тянет, наверное, на все 25 кг. О том, как пойду с ним на высоте, стараюсь не думать. Прилетает бело-голубой вертак, в котором сидят трое поляков, собирающихся идти с нами по классике, и отчаливает в лагерь у подножия горы на 4100. После высадки стою долгие минуты и с безмолвным восторгом гляжу на её северный склон, исполинской стеной уходящий в небеса и увенчанный огромной скальной пирамидой главной вершины. Мысль о том, что куда-то туда я собираюсь лезть, даже не приходит в голову, она сама по себе, я сам по себе. Насмотревшись вдоволь, занимаюсь более прозаичным делом, а именно отрыванием сортира в снегу, с головой ухожу в это увлекательное занятие. Лагерь уже обжит, литовцы, казанцы, питерцы-"все промелькнули перед нами, все побывали тут". Поляки оказываются компанейскими ребятами, опытными и деловыми, с ними Богуш Марджел, президент польской федерации альпинизма. После Победы собираются на Шиша Пангму. Имеют навязчивую идею быть поляками номер 5, 6 и 7 на Победе. Ну в качестве израилитянина я мог бы быть номер один, наверное, хотя безусловно этот факт никого не взволнует в сей залитой солнцем ближневосточной стране. Один или сто один, главное "кадурегель", то бишь футбол. Как в подтверждение этой мысли узнаю, что наверху работает целая команда наших "заклятых" друзей-иранцев. При чём чуть ли не офицеров исламской революционной армии, искренне желаю им успеха. И я, и они сейчас на Победе и политике тут нет места, быть бы живу. Гора сопровождает эти умные мысли парой лавин, смотрящихся издалека довольно безобидно, но очень издалека.

В 5 утра Юра нас будит и торопит к выходу. Выглядит озабоченным. Я его понимаю. Обычно из первого лагеря во второй выходят очень рано, чтобы пройти ледопад,один вид фотографии которого вызывает дрожь. С приготовлением завтрака и подгонкой снаряги к выходу проваландались до 7 утра. Выходим. Данияр первый, потом через пару минут я, Юра остаётся, что-то допаковывает и должен догнать нас вскоре. Тропа выглядит безопасной, по ней до нас прошло человек 30, по меньшей мере, накануне. Связываться не стали. Взвалив рюкзак, шкандыбаю. Медленно, но верно. Данияр обгоняет меня уже метров на 300, Юра ещё не вышел. Трах. Валюсь в трещину. Успеваю задержаться локтями за края. Безопасная тропа, так её и так. Вывинчиваюсь. Штаны сухие, но сердце скачет от пяток к горлу. Первое инстинктивное желание-немедленно вернуться в лагерь, потом "домой к маме", как написано на одном из сайтов. Но унимаю дрожь в руках и продолжаю движение. Данияр, очевидно, заметил, но видя что я в порядке, не задерживается, и правильно. С кем не бывает. Сзади подходит Юра. Что-то там деловито бормочу про "опасные проёмы". Связываемся. Подходим по верёвке под ледопад. Чувствую, что шансов пройти его у меня практически нет. Адское какое-то нагромождение огромных масс льда прямо над головой. Многометровые сосульки висят, как домокловы мечи. Уже достаточно жарко, солнце печёт, всё капает, где-то что-то валит. Каска на голове выглядит, как курьёз. Тут может зарыть так, что твою каску найдут палеонтологи лет эдак через тысяч сто, когда будут изучать кости ископаемых альпинистов. Данияр и поляки, после тяжелых физических упражнений, встёгивают жумары в навешанные верёвки и исчезают где-то наверху, давая о себе знать мелкой ледовой сыпухой нам на голову. Наступает моя очередь. Встёгиваюсь в обледенелую десятку. Станция прямо под сосульками. Принимаю холодный душ и через пару секунд мокрый до нитки. Руки дрожат то ли от холода, то ли от страха, пытаюсь зацепиться кошками за ледовую стенку, но тщетно, маятник бросает меня боком о лёд и я жду, что сейчас все тысячи тонн льда рухнут мне на дурацкую голову, которая не только ногам, но другим частям тела не даёт покоя. Юру это всё не удивляет, как ни странно, и дав мне повисеть минут десять, наверно, предлагает спускаться в лагерь, чтобы завтра попытаться снова. Я за. Спускаемся. На ледопад не смотрю. Вечером возвращаются Данияр и поляки. Чёрные от солнца. Наверху, говорят, 43 градуса была жара. До премычки на 5200 они дошли и оставили заброску. Завидую белой завистью. Рождается спортивная злость. На следующее утро дерзаю снова. На этот раз без рюкзака. Ценой неимоверных усилий пролажу, наконец-то, чёртову стену. Рюкзак затаскивает, отдуваясь, Юра, прозрачно намекая, что коли я неспособен сделать это сам, то нанимал бы потера. Настоятельно советует проверить содержимое рюкзака. Полностью с ним согласен, но как ни в чём не бывало, продолжаю путь, уже по Дикому, радуясь этой моей маленькой победе над Победой. Нитку маршрута от ледопада до перемычки иду, наверно, часов шесть, благо погода хорошая и трещин там уже нет. Чудится, что вес рюкзака, нарушая все законы сохранения материи, увеличивается и увеличивается. Подъём на перемычку требует остановок почти на каждом шагу. Заползаю уже к вечеру. Палатка давно стоит и Юра с Данияром готовят ужин. Приветствуют моё появление. Наскоро ем и без сил валюсь спать. Сплю, на удивление хорошо, и даже холод почти не донимает.

На следующий день выходим на намеченный мной самим заветный рубеж 5800. С утра светит солнце, ветра нет, снег хорошо держит. Укорачиваю палки, скидываю почти всю одежду и выхожу последним, к личным вещам в рюкзаке прибавляется ещё палатка. Несмотря на увеличение нагрузки, чувствую уверенность в своих силах. Лагерь 5800 это небольшая палатка под первым скальным поясом пика Важи Пшавелы, где отрыты снежные пещеры и есть ещё место для двух-трёх палаток. Снизу кажется, что до него рукой подать, но перспектива расстояния сильно искажена. Карабкаюсь по склону, где на двух, где на четырёх. Замечаю спускающихся мне навстречу людей. Выглядят очень уставшими. Те самые иранцы. Обмениваемся приветствиями. На мне израильская армейская фуражка с надписями на иврите. У них почти такие же, но написанно соответственно на фарси. Абсолютно обычное дело. Говорят, что очень устали на Важе. Сильные ветра и мороз. Дальше, как понимаю, не пошли. Желаю им успеха, они мне. Ушли вниз, а я продолжаю свой сизифов труд по пути наверх. Чувствую себя, несмотря на усталость, хорошо. Когда стою под последним взлётом, вижу, как ко мне спускается Юра, вспоминаю о палатке, они конечно же, заждались её там наверху. Ещё пол-часа барахтания по снегу и 5800 взяты. Всё, что будет выше этой высоты, уже подарок судьбы, появляются затаённые мыслишки о вершине. Ставим палатки между пещерами и погружаемся в безконечные хлопоты "по хозяйству". Ночью холодает, идёт снег, но мне тепло, лежу между укутанными в пух Юрой и Данияром, и не о чём не думаю...

Резкий удар по ушам и какая-то неподъёмная тяжесть сминает нижнюю половину туловища. На палатку слазит снежная доска, ломая стойки. Никаких эмоций, почему-то, не вызывает. Юра, который понимает всю серьёзность положения, встревожен. Ищем выход, а кто-то уже откапывает нас снаружи, оказывается Алёна Лунёва, которая жила в соседней пещере и видела всё происходящее. Вылазим сами, вытаскиваем шмотки и уползаем в пещеру к казанцам. Следующие двое суток проходят в пережидании непогоды, валит снег. Ухудшается и моё самочувствие, в пещере холодно, не то что в палатках. Одежёнка моя хоть и включает в себя полар и пуховку, всё-таки мало приспособлена для такой горы. Про спальник я вообще молчу. Спасает только то, что сплю между своими спутниками, а не у снежной стенки. На третьи сутки решаемся идти на 6100, чтобы поставить там палатку, уже для восхождения. Снег глубокий и рыхлый, но идти по нему недолго, маршрут большей частью проходит по скалам. Начинаем лазание. Движемся в связке. Юра, Данияр, потом я. Верёвки местами провешаны, местами нет. Состояние их оставляет желать лучшего, сильно измочалены. Стараюсь лезть самостоятельно, с ледорубом и кошками. Лишь изредка жумарю. "Камень!" Юрин крик бьёт по нервам, сверху летит увесистый чемоданчик, кажется, что почти на голову, но это только кажется. После недели на горе уже достаточно хладнокровно реагирую. Через минуту вообще забываю о каменюге, просвистевшей в опасной близости, и продолжаю изнурительное лазание. С непривычки часто путаюсь в верёвке и издираю в клочья кошками Юрины штаны-самосбросы, которые он мне одолжил накануне. По мере подъёма, сила ветра увеличивается и вскоре вполне можно назвать это ураганом. Летящие массы снега режут лицо, как пескоструйка, очки снять невозможно практически, а они, подлые, запотевают, но надо их всё-таки время от времени протирать. Вскарабкавшись на очередную скалу, обнаруживаю, что за ней раскинулось снежное поле, но не по горизонтали, а по вертикали, упираясь в скалы следующего пояса. Где-то тут лагерь 6100. Силы на исходе, точнее их просто нет, хватает только на то, чтобы ловить ртом воздух. Ни Юра, ни Данияр не выглядят настолько изнурёнными, хотя безусловно, тоже устали.

Ставим палатку и валим вниз. Дюльферим по нашей связочной верёвке, которую Юра пропускает через старые станции. Встегнувшись в восьмёрку, начинаю спуск. Не успеваю отъехать на метр, как станция приказывает долго жить, видимо и мне тоже, спасает то, что до перегиба не дошёл ещё и успел задержаться на склоне. Интересно, что бы было, случись это минутой позже. В тот момент эта мысль просто не приходит в голову, принимаю всё как должное, жду пока Юра организует новую петлю и отбываю вниз. К пещерам подхожу полностью разбитым и явно с высокой температурой. Ничего не могу делать, даже стоять, за ночь легчает. Узнаём, что третий поляк, оставшийся на 5200, мучается серьёзной горной болезнью и его надо спускать. Двое остальных умотали куда-то наверх и спасы выпадают на нас. Вечером ещё казалось, что спасать надо меня самого, а тут уже переполняюсь энтузиазма идти на помощь. Спускаемся на 5200, обнаруживаем Адама, он довольно таки плох, но это первый лучай горняшки, что я вижу воочию, поэтому мне не с чем сравнивать, но безусловно, ему надо вниз. Начинаем спуск в 4100, Адам идёт сам, но очень медленно, медленнее даже, чем я шёл наверх. Вечереет. Мысль о том, что ледопад придётся проходить ночью, не вселяет радости в мою душу. Спуск, конечно, не подъём, но всё же. За время нашего пребывания наверху, с него отвалились многотонные куски прямо на тропу и сейчас она петляет между этими огромными обломками. К счастью, никого пока не погребло. Вообщем, настроение как у сапёра, преближающегося к минному полю. Подошли. Спускаемся уже в почти полной темноте. Данияр, я и, бесконечно медленно, Адам с Юрой. Ждём их на скалах внизу, как на иголках. Наконец-то все внизу, спешим удалиться, хоть Адам и останавливается на каждом шагу. Даже представить себе не могу, на сколько тяжело ему даётся каждый этот шаг. У меня даже нет налобного фонарика, стараюсь держаться за Данияром, но умудряюсь пару раз провалиться в какие-то узкие проёмы на тропе.

В третий раз чуть не ломаю ногу. Юра сзади, видя все мои злоключения, весьма уместно советует обзавестись фонарём. Он прав, как всегда. После 3 часов ковыляния по тропе, подползаем к лагерю 4100. Там стоят уже казанцы, идущие на траверс. Среди них женщина. Удивляюсь её мужеству и выносливости, коли идёт на такую гору, да ещё на траверс. Светлана Баскакова. Тогда, к сожалению, не мог ещё знать, что вижу её в последний раз. Адам остаётся в лагере 4100 ждать своих, а мы наутро сваливаем в базовый. За эту неделю, что меня не было, он обогатился останками вертолёта, того самого, белоголубого. Ксчастью, обошлось без человеческих останков. Не удивляюсь и этому. В горах возможно всё, что ж тут необычного, разбился вертак и разбился, пусть ледник ему будет пухом. Вспоминаю о пухе. После отдыха и бани, отправляюсь на поиски спальника. Арендую его за баснословную сумму в одном из лагерей, сумму, которую сам же и предложил, должен отметить. Думается в тот момент, что пуховый спальник, это единственное, чего мне не хватает до вершины. Дни отдыха пролетают незаметно. Собираемся на гору, уже до самого верха. Юра основательно потрошит мой рюкзак и его содержимое. Вес, наверно, уменьшается килограммов до 15. под таким уже вполне реально идти. Переходы базовый-первый и первый-второй ничем знаменательным не отмечены, кроме пота, застилаюшего глаза. Ледопад покорился, даже с рюкзаком, но руки стёрлись в кровь, проходя по верёвкам, окрашивая их в красный цвет. Утром на сеансе связи услышаи, что с гребня улетела с карнизом Светлана. Слышали рокот вертолёта, ушедшего на спасы. На душе погано. Формула "на Победе возможно всё" кажется совсем неуместной. Выдвигаемся к 5800. погода совсем не катит, много снега. После второго пупыря под Юрой съезжает доска. Стою прямо под ним и жду, как она покатит с ним до меня и дальше, вниз, вниз, вниз. Эмоций ноль, какая-то атрофия полнейшая эмоциональная. Доска не катит, останавливается. Принимаем это грозное предупреждение и сбегаем вниз, ожидая что в в любую минуту может вырасти за спиной кипящий снежный вал. Снег продолжает идти. На следующий день сверху сходят доски, освобождая дорогу наверх, а потом спускаюся испанцы и литовец. Были на вершине, поздравляем их и начинаем движение по их следам. Мы уже достаточно слаженная связка, хотя прекрасно понимаю, что без меня им работалось бы совсем иначе. Ну то, что есть. Наши поляки тоже отдохнули в лагере номер 1, проводили Адама в больницу на вертаке, и выйдя на гору за день до нас, находятся где-то на 6400. Попытаемся их догнать.

Снова ночуем в пещере, куда утром спускаются также покорившие вершину питерцы. Позавидовав им, валим на скалы. Юра настроен решительно и обещает "долгий рабочий день". Слово держит, лезем, наверно, часов 8-9, пока не добираемся до 6400. Маленький пятачок под скалой, где есть место от силы для одной палатки. К нашему счастью, место свободно. Все либо ушли наверх, либо уже свалили вниз. Погода вроде устаканивается, сильный ветер, но нет снега и ясно. Ночуем и на утро выходим, имея своей целью Важу. Я практически забыл уже о том, что совсем недавно ставил планку на 5800 и вполне серьёзно устремлён на вершину. Этот день, наверно, был самым длинным и изнурительным-скалы чередовались со снежными полями, потом снова скалы, потом белые взлёты без конца и края. В голове вакуум, двигаюсь на автопилоте, так проще, не тратишь калории на мозговую деятельность, всё уходит в ноги или руки. В один прекрасный момент, преодолев на карачках очередной крутой ледовый взлёт, обнаруживаю себя сидящим на гребне, по ту сторону которого раскинулась такая же горная страна, покрытая облаками, как та, от подножия которой карабкался на гору я. Только это уже Китай. Юра не даёт времени на охи и ахи, делаю пару снимков и начинаем движение вдоль гребня в направлении мульды, где обычно встают на ночёвку. Высота уже 6900 и подкатывает к 7000. Не могу поверить, что это происходит со мной и именно я, а никто другой, бреду по поднебесью тропою избранных. Сказочной красоты горизонты и могучий ветер, сдувающий с гребня, заставляют вспомнить о былом увлечении молодости-дельтапланах. Интересно, какой же высоты динамик стоит над этой семикилометровой стеной, и что бы мог только на нём вытворить опытный пилот, да на хорошем аппарате, если б конечно, его раньше не разорвало бы в клочья. Кто знает, может когда-нибудь и сюда придут крылатые альпинисты или пилоты со значками снежных барсов. Когда-нибудь... а пока добредаем до мульды, видимо, перебрали слишком близко к склону и приходится лезть по глубокому снегу вверх. Срываюсь и сползаю вниз. Тело отказывается работать. Юра спускает верёвку, и с грехом пополам, дожумариваю до верха гребня следом за Данияром. Рук не чувствую, слишком часто снимал руковицы борясь с верёвками, как бы не отморозмть. Отгоняю видения обмороженных алкоголиков, виденных мной в отделении гнойной хирургии в бытность мою студентом медиком. Заползаю в палатку с грацией дождевого червя и пытаюсь отогреть пальцы. К великой моей радости, чувствительность в них начинает возвращаться. Не помню, как умудряюсь поужинать и засыпаю под аккомпанимент ветра, завывающего как в аэродинамической трубе. Посреди ночи много раз просыпаюсь от собственного бешенного дыхания. 7000 метров колбасят не по-детски. По утру возобновляем движение по гребню в направлении главной вершины. Погода хоть и не балует-дует сильный ветер с Китая, но и не доставляет особых неприятностей, мороз стоит минус 15, не больше. Проходим, наверное, километра 3 и падаем перед большим взлётом. Ветра в этом месте, как ни странно, нету.

Решаем вставать здесь на последнюю, перед штурмом вершины, ночёвку. Лежу на рюкзаке и мечтаю о том времени, когда вокруг меня будет тепло и спокойно. Сверху, откуда не возьмись, появляются наши поляки, в весьма заполошенном состоянии, и подгребают к нам. Вступают в оживлённый разговор с Юрой. Нет ни малейшего желания вникать. Явно, ничего хорошего не произошло. Предчувствие не обманывает. Выясняется, что они шли с новокузнецкой группой, и на подходе к Обелиску, у них из-под ног с гребня слезла огромная доска и поволокла их всех вниз. Наши шли с ледорубами и в связке. Успели зарубиться 100 метрами ниже места отрыва. Остальные шли с палками и по одиночке. Чудом зацепились ещё ниже. Судьба последнего неизвестна. Очевидно, покатился на сотни метров по китайскому склону. Снова слышится траурное гудение вертака, который Юра тщетно пытается навести на место трагедии. Прямой связи с пилотом нет, только посредством начальника базового. Порокотав с пол-часа, вертак так и сваливает ни с чем. Завтра на этом же месте попытаем счастья или несчастья мы. Руководитель новокузнецкой группы пытается отговорить. Поляки колеблются, но потом решают к нам присоединиться. Видать, знакомство со смертью показалось им недостаточно близким. Всё происходящее кажется мне чем-то неуместным и ко мне не имеющим ни малейшего отношения. Пытаюсь объективно оценить остатки своих физических сил. По Юриным словам, до вершины 5-6 часов ходу по хорошей погоде. Склонен ему верить, это для него 6, для меня может и все 8-10, 7400 это уже даже не 7000, смогу ли я там не то что двигаться, дышать то-не имею об этом ни малейшего понятия. В группе я самый медленный, значит пойдут ориентируясь по мне. Идти или не идти... Сомнений не возникает. Идти и отдать всё что осталось, до последнего. А сейчас спать и ни о чём не думать.Утром как перед последним боем, натягиваю систему, цепляю кошки, беру ледоруб, хорошо ещё, что не ищу по старой армейской привычке, вставлен ли в него магазин, настолько сильна ассоциация с боевыми действиями. Встёгиваюсь в страховочную верёвку и выступаю прямо за Юрой, стараясь не отставать. Забиваем ледорубы в склон и переходим по одному, остальные страхуют. Действия, безусловно, благоразумные и целесообразные, но не имеющие никакого смысла, если поедет склон по всей протяженности гребня, выступающего над головой ещё на добрых 200 метров. Во время очередного перехода, Юра останавливается и долго щупает ледорубом снег. Затем пристально смотрит на огромные стоячие карнизы на верху. Ещё минута раздумий, поворачивается и идёт обратно, к нам. Понимаю, что с мечтой о вершине надо прощаться. А вершина вот она уже, украшенная снежным веером летящего по ветру снега. Виден весь путь до неё, по ребру башни. Почти уверен, что дошёл бы, даже за те же 6 часов. Дошёл бы, если бы не пресловутое "бы". Юрино решение поворачивать назад из-за высокой лавиноопасности гребня, принимаем безпрекословно. Радек (так звали одного из поляков) сильно огорчён. Богуш сам опытный альпинист и знал о непроходимости гребня явно заранее, просто не мог оставить Радека одного. Данияр никак не выдаёт своих чувств, могу только догадываться, что тоже разочарован. Ну у меня просто гора с плеч вдруг валится, в этом случае в прямом смысле слова.

Апогей достигнут, всё что от меня зависит было сделано, и если я не был на этой великой горе, то только потому, что она сама меня туда не пустила. Что ж она, как и любая другая властительница дум, имеет право быть своенравной и неприступной. Может быть когда-нибудь, кто знает... А теперь вниз и желательно поскорее. Возвращаемся к палатке, наскоро её собираем и уходим обратно к Важе, стараясь двигаться по своим следам. Спуск по крутому снежному склону, оказалось, требует зачастую не меньше усилий, чем подъём, единственная разница-в скорости передвижения. Отсутствие опыта даёт себя знать. Срываюсь и скольжу по склону бесчисленное колличество раз. Выручает ледоруб и страховка. Начинаются скалы, отнявшие столько сил по дороге наверх. Пролетаем их вниз на восьмёрках. По более спокойному темпу дыхания чувствую, что снова возвращаюсь в мир живых, высота теряется десятками метров в минуту. Но зато крепчает ветер и начинается снежный шторм, который в миг залепляет очки. Мы уже где-то на 6400. Почти терятся видимость. К счастью, натыкаемся на палатку нашей же спортивной команды уральцев, которые не имея возможности реализовать свои честолюбивые замыслы по траверсу главной вершины с востока, решили взойти на неё хотя бы по классике. Забиваемся втроём в их "Канчу", где уже и без нас мало места. С наслаждением пьём горячий чай. У них организовываются какие-то сказочные деликатесы, оставленные им казанцами, включая настоящую сушёную воблу. Просыпается аппетит. Пытаемся расположиться ко сну. Кое-как удаётся, но левую ногу в колене не могу разогнуть. К утру она ужасно затекает. Ветер снаружи достигает силы урагана, и я всё жду, что все мы полетим по воздуху. Так и не дождавшись, засыпаю. Наутро продолжаем спуск. Юра одержим идеей добраться сегодня до первого лагеря, я вобщем-то за, но предпочёл бы темп потише. Снова мелькание скал, снега, скрип верёвки, лязг металла о камень.

Нас обгоняют грузины и Глеб Соколов, в одиночку прошедший траверсом с востока. Все валят вниз с завидной поспешностью. Кажется, что всё живое стремится покинуть эти негостеприимные склоны. Живое тут-это только люди, ну может есть ещё пару бактерий, на счёт них не уверен. В итоге остаёмся одни на спуске. Где-то на 6100 соединяемся с поляками, которые накануне спустились сюда и стали ночёвкой. Уже в пятером дульферим по последнему скальному поясу к пещерам на 5800. обнаруживаем их полностью засыпаными. Часа полтора бьюсь над тем, чтоб проломить потолок и достать оставленное там наше барахло. Удаётся. Раздаётся гром пушечного выстрела-в непосредственной близости по западной стене пролетает лавина. Довольствуюсь фото без автографа. Вскоре вниз валим и мы, после короткого отдыха. На перемычке в 5200 поляки задерживаются, чтобы снять свои палатки. Мы торопимся к ледопаду. Видать, мне на роду написано спускаться по нему в темноте. По дороге успеваю прихватить с тропы на память вешку, украшенную иранским флажком. После всех приключений наверху, ледопад кажется старым знакомцем. Зависаю на середине верёвки, делаю прощальный снимок. Вспышка выхватывает только ближние куски льда. Наверно получится как-будто я снимал морозилку старого холодильника. Всё. Спустился. Жду Данияра и Юру.

С ледопада что-то валит, то справа, то слева. Спешим ретироваться, пока гора не достала нас уже на самых отдалённых её склонах. Только когда выходим на ледник, позволяю себе мысленно проститься с Победой. Меньше месяца назад впервые явилась она моему изумлённому взору, но какие разительные перемены произошли во мне и со мной за этот короткий срок. Был я тогда типичным представителем компьютерной братии: белолицым, белоруким, ограждённым от жизненных неурядиц спортивным животиком. Сейчас же взор мой дик, лицо почернело от солнца, лишние жиры испарились в кипящем котле метаболизма, под непроходящим прессом гипоксии. Руки покрыты глубочайшими ранами и трещинами, напоминающими те самые, над которыми я прохожу сейчас, удалясь от горы. Но это всё внешнее, какого масштаба изменения произошли внутри меня, пока даже не решаюсь оценивать. Явно, далеко не все они в лучшую сторону, но одно неоспоримо-жизнь теперь делится на до неё, и после неё. А она, как вы помните-это Победа.

Все сборы УВК