Автор: Макс Акульшин (Санкт-Петербург)

Части 1-3.

Часть 4.

 

Часть 4. Поезд,18-19 марта (продолжение)

- Узлы бывают разные... э-эээ... большие, маленькие.. бантиком. Ещё, вот, галстук можно подвязывать, помидоры-там, кабачки шерстяной ниткой. Ну, или шнурки... Пока я бормотал, выдавливая из себя все познания из области наузистики, Сенсей моргал и осоловело рассматривал потрескавшуюся обивку вагонных полок, но при упоминании о шнурках он как-то вдруг собрался, вздрогнул и испуганно посмотрел на свои походные шлепанцы. Шнурков на них не было. Сенсей облегченно вздохнул.

- На-ка, сынок, - прервал он меня, передавая лермонтовский репшнур. - Подержи пока в руках, попривыкни что ли, а? А я пока про узлы расскажу... Значит, они бывают трех типов: для связывания верёвок одного диаметра...

Теперь уже вздрогнул сидящий слева от меня маньяк. Вздрогнул, напрягся и энергично, но одобрительно кивнул. Я слегка отодвинулся вправо.

- ... связывания верёвок разного диаметра, ... Маньяк опять кивнул, ещё энергичнее и в его шее что-то хрустнуло. Мне стало страшно и я зажмурился.

- ... и вспомогательные. Хруст. Когда открыл глаза, то увидел, что маньяк жив (что же это хрустнуло?), бабка слева исчезла, а Сенсей за это время связал на другом конце репшнура какую-то фигу и теперь назойливо сует её мне прямо под нос.

- Вот это, - сказал он, называется "восьмёркой". - На, потрогай. Потрогай-потрогай, не бойся.

Я осторожно коснулся фиги указательным пальцем. Ничего не произошло. Она не выпрыгнула и ничего мне не откусила. "Познакомьтесь, Алиса, это пудинг. Пудинг, это Алиса. Унесите пудинг." Узел развязали.

- Показываю ещё раз. - сказал Сенсей, скручивая пальцами очередную фигу. - Оле-оп! Накося-выкуси.

Не прошло и часа, как я тоже освоил это нелегкое дело и теперь крутил фиги направо и налево, сразу с петлей и с одного конца, прицепляясь к какой-нибудь поверхности.
Мне делали замечания, конечно. Маньяк - за неаккуратность ("плохо завязанный узел потом не развязать, придется выкидывать вместе с телом"). Сенсей - за неловкость ("ну-ка, давай-ка, а одной рукой? а из-под ноги? а из-под моей? а с закрытыми глазами? а теперь им покажи, пусть им!"). Соседи-неальпинисты - запросто так ("что это вы нам постоянно тут показываете? в самом-то деле? что вы себе позволяете, здесь же всё-таки культурное общество, в вагоне всё-таки едем, а не у себя дома!").

Я игнорировал всё это нытьё и после "восьмерки" изучил ещё ткацкий, "грепвайн" и булинь. На булине Сенсей сказал, что у него уже кружится голова и подташнивает, и вообще давно пора спать, всё равно ночью разбудят пограничники. А пограничники они такие - они ещё хуже, чем я.

И мы пошли спать. Мне идти было дальше всех, потому что билет у меня был на верхнюю полку, так что по дороге я ещё раз связал по фиге на конце репшнура, прикрутил получившуюся конструкцию к полочке, затянул, развязал, подстраховался к полочке булинем, упал, подстраховался ещё раз, ещё раз упал, психанул, всё распустил и завязал два конца веревки грейпвайном, но неправильно, затянул-растянул, перевязал, чтобы было правильно, обрадовался, тому что получилось, показал фигу из восьмерки сидящей напротив девице, всё распустил, ещё раз подстраховался к полочке булинем, упал, залез обратно, свернулся калачиком и заснул.

И снился мне альпинизм под соусом "чимучури" с макаронами. Макароны извивались, вязались во всякие разные узлы и подстраховались друг к другу, образуя гипнотизирующие узоры-макраме.

Проснулся я оттого, что кто-то нежно, но настойчиво щупал меня за пятку, видимо, проверяя готовность. - Пограничники! - мелькнула в голове запоздалая догадка. Тихо, стараясь не возбудить подозрений, я нащупал ключи-кастет и приоткрыл глаза.

Знакомство с пограничниками и таможней прошло на удивление гладко и спокойно. Документы были у нас в порядке, - Сенсей заранее самолично проверил наши паспорта и подделал миграционные карточки на всю группу, - но меня беспокоил запрятанный под лавку баул с товаром и труп Лермонтова на верхней полке. Я не был уверен, что их можно так запросто, по-свойски ввозить на территорию дружественной нам Республики Казахстан. Скорее всего, всё-таки нельзя.

Но наверяка мы об этом так и не узнали - пограничники и таможенники быстренько пробежались по вагону, присматриваясь скорее к тому, что лежит достаточно плохо, чем к тому, что лежит слишком хорошо. У нижних пассажиров они просили разрешения подержаться за паспорт. А лежащих на верхней полке вообще просто щупали за пятки - и тех кто не засмеялся пропускали. Под занавес один великодушный казах преложил поставить красивенький красненький штамп не только в карточку, но и ещё в мой паспорт, на память, и мне пришлось проявить всю свою вежливость и волю, чтобы отказаться. Пограничник со светлой грустью покачал головой, щелкнул коробочкой с чернильной подушечкой и убежал штамповать следующий поезд.
А за нашими окнами снова замелькали редкие степные огни.

* * *

Наутро я проснулся позже всех. Внизу уже кипела жизнь, слышался знакомый треск, хруст и чавканье, как в программе "В мире животных", выпуске про шакалов. Это мои спутники опять занимались альпинизмом, уничтожая остатки вчерашнего обеда или сегодняшнего завтрака, что было одно и то же. Я спустился вниз, в кучу костей и фантиков, с удивлением обнаружив вместо трупа Лермонтова живого, хотя и несколько заспанного и помятого человека. Он оказался вовсе не поэтом, а врачом скорой помощи. Врач посмотрел как я вяжу "восьмёрку", отобрал верёвку и строго спросил, кто меня ЭТОМУ научил. Сенсей и мой брат по связке Алексей замерли как по команде - этакие хомячки с раздутыми от запрятанных кусочков пищи щёчками. Так и сидели, потупив утонувшие в лице глазки, пока Сашка показывал как это действительно можно делать - вязать "восьмерку". Движений было в два раза меньше.
Открытие привело меня в дикий восторг, настолько дикий, что я на время потерял дееспособность и что было дальше не помню. Говорят, мне показали ещё какие-то узлы и я их даже вязал: много разных. Безостановочно и самозабвенно, хотя и не всегда правильно. Ха! Дайте мне верёвку и я свяжу вам весь мир! Ну не свяжу, так подстрахую.

Идиллию прервал Сенсей. Он сказал, что мы не ели уже два часа и, по его мироощущению, нам грозит мучительная смерть от голода. Наши соседи по купе, услышав его слова громко зарыдали, а кто-то, кажется, даже порвал подушку, но это не смутило великого путешественника, он продолжил свою мысль и заявил, что нам нужно морально готовиться к проникновению на территорию потенциального противника с целью пополнения продзапаса, для этого нужно хотя бы разменять имеющиеся у группы деньги. И мы разменяли. По курсу 4,70 тенге за рубль.

Одна меняла ушла живой, а одну мы выпотрошили полностью. Сперва мы долго пытали её её же калькулятором, три раза пересчитали полученные деньги, потом заявили, что калькуляторам доверять нельзя и провели все сложные множественные вычисления самостоятельно, на бумажке и в столбик, при этом четыре раза ошиблись - один раз в её, три раза в свою сторону. В конце концов проинтегрировав функцию суммы тенге по курсу рубля мы получили ноль, что и являлось по нашему мнению доказательством правильности проведенной операции. В итоге меняла ушла вся в наших рублях, совсем без тенге, но с мучительной мигренью, надеюсь, что комиссионных ей хватит на обезболивающее. Мы же прятали толстые пачки украшенные портретами героев золотой орды по карманам. Сенсей еще предусмотрительно наменял себе мешок мелочи, чтобы, значит, маскироваться под бедного и брать торговцев на жалость. Поезд приближался к станции Курорт-Боровое.

Продолжение следует...